Молотов. Наше дело правое [Книга 2] - Вячеслав Алексеевич Никонов

А госсекретарь Стеттиниус вечером 13 февраля отправился в Москву. Наслаждаясь балетом в Большом, во время перерывов он «обсуждал с Молотовым, который только что прилетел из Саки, вопрос, который он поднимал еще в Ялте. Он спрашивал о возможности передачи Соединенными Штатами нескольких американских крейсеров и эсминцев Советскому Союзу. Дух русских, сказал он, заметно возрастет, если советский флот получит корабли до вступления в войну с Японией». Все-таки речь шла об атаке на островную державу. Стеттиниус обещал поставить вопрос перед президентом. Конечно, никаких кораблей Советский Союз не дождался.

На ялтинской основе, модифицированной в Потсдаме, мировой порядок держался много десятилетий. Он не принес всеобщего мира, но он точно помог избежать новой мировой войны. А Ялтинская конференция вошла в историю как уникальный пример прагматичного и уважительного учета интересов всех великих держав. Мировая общественность и пресса были в восторге от Ялты. Если, конечно, не считать лондонских поляков, которые отвергли ялтинские соглашения как «пятый раздел Польши», и держав Оси. Забеспокоились японцы по поводу возможного сговора СССР с американцами против Токио. 22 февраля посол Сато добился встречи с Молотовым, который уверил его, что работа конференции ограничивалась вопросами европейской политики. Японцы так до конца войны ничего не узнали. Более того, со стороны Токио предпринимались попытки использовать СССР в качестве посредника при налаживании контактов с западными странами[744].

16 марта 1945 года началась Венская операция, в ходе которой, разгромив 30 дивизий группы армии «Юг», войска 2-го и 3-го Украинских фронтов полностью очистили Венгрию, затем — значительную часть Чехословакии и 13 апреля после семидневных боев вошли в Вену. Австрия не рассматривалась как советская зона влияния. А структурированием послевоенной Чехословакии Молотов занимался в ручном режиме.

19 марта Бенеш прилетел в Москву, где провел две недели вместо запланированной одной. На встрече с Молотовым он сразу поднял вопрос о возвращении Чехословакии к «домюнхенским границам», что предполагало массовую депортацию немцев и венгров. Молотов перевел дискуссию в практическую плоскость: «Сколько и как надо выселять?» Бенеш полагал, что необходимо депортировать 2 миллиона из 2,8 миллиона немцев и 400 тысяч из 600 тысяч венгров. Молотов со своей стороны попросил у президента подтвердить согласие на присоединение Закарпатской Украины к СССР. Бенешу ничего не оставалось, как подписать соответствующее секретное обязательство. Тем более что Сталин удовлетворил его запрос на вооружение для десяти дивизий. 28 марта было проведено заседание представителей Национального фронта чехов и словаков, на котором сформировали правительство из 25 человек во главе с левым социал-демократом и послом в Москве Ферлингером. Семь членов кабинета были коммунистами, лидеры КПЧ Готвальд и КПС Широкий заняли посты вице-премьеров. 31 марта Бенеш вместе с правительством и послом Зориным выехали в Кошице.

За Бенешем в Москву поспешил Тито. СССР начал передачу НОАЮ советского и трофейного оружия, которого оказалось достаточно для вооружения двадцати пехотных дивизий. 7 марта Тито сформировал Временное народное правительство Демократической Федеративной Югославии, которое было тогда же признано «Большой тройкой». Тито стал премьером и министром обороны, Шубашич — министром иностранных дел. 11 апреля Молотов и Тито подписали в Кремле Договор о дружбе, взаимной помощи и послевоенном сотрудничестве[745].

Когда начался отход от духа Ялты? Первые льдинки появились уже в начале марта, и поначалу они были связаны с проблемой возвращения на родину 22 тысяч американских и такого же числа английских военнопленных, которых освободили советские войска. Англосаксы жаловались на плохое содержание, хотя их снабжали, может, и хуже, чем в американской армии, но лучше, чем бойцов в действующей Советской армии. И на отсутствие к ним доступа на территории Польши, разрешение на который Москва посоветовала получить у Люблинского правительства, до чего Лондон и Вашингтон унизиться не могли. Военнопленных собирали в Одессе, а потом всех отправляли на родину.

Вторгся льдинка — покрупнее — была связана с советскими действиями в Румынии. Там в результате визита Вышинского в Бухарест, его жесткой встречи с королем Михаем и ультиматума Москвы, подкрепленного введением дополнительных советских войск, вместо кабинета Радеску к власти пришло правительство Петру Грозы с участием коммунистов. Поскольку Румыния была отнесена к советской сфере влияния, союзники ограничились выражением озабоченности на уровне послов. А вот третий и четвертый кризисы — бернский инцидент и польский тупик — могли потопить отношения СССР с Западом уже в марте — апреле.

В начале марта с санкции Рузвельта в Берне начались контакты между резидентурой американского Управления стратегических служб и германскими военными по поводу капитуляции немецких войск в Северной Италии (операция «Кроссворд»). Было решено информировать Москву, которая все равно узнала бы об этом. 12 марта Молотов дал добро на проведение этих переговоров, но с участием советских представителей. Но 15 марта Кэрр и Гарриман озвучили ему новую версию: контакты в Берне носят сугубо предварительный характер, что не предполагало советского участия. Нарком ответил протестом, назвав отказ «совершенно неожиданным и непонятным с точки зрения союзных отношений между двумя странами», и потребовал прекратить контакты с немцами[746]. 19 марта в городке Аскона вблизи швейцарско-итальянской границы генерал Вольф вновь встречался с представителями союзников, о чем советская разведка донесла в самом тревожном ключе. К этому времени Кессельринг, которого представлял Вольф, стал командующим всем германским Западным фронтом.

Из Москвы это все больше выглядело как сепаратные мирные переговоры, о чем Молотов и написал Гарриману 22 марта, сочтя этот факт «совершенно недопустимым». «В этом деле Советское правительство усматривает не какое-либо недоразумение, а нечто худшее». Письмо Молотова вызвало возмущение союзников. «Я редко видел его таким сердитым, — описывал Болен реакцию Рузвельта. — Он сидел за своим столом в Белом доме с пылающим взором и лицом, возмущенный тем, что его обвиняют в сделке с немцами за спиной Сталина»[747]. Черчилль воспринял письмо Молотова как пощечину: «Комментарии Молотова были грубыми и оскорбительными… Перед лицом такого потрясающего обвинения мне казалось, что лучше молчать, чем состязаться в обвинениях». Отсутствие ответа Черчилля только усилило подозрения в Кремле. А ответ Рузвельта мало их рассеял: президент писал о желательности и необходимости того, «чтобы мы принимали быстрые и эффективные действия без какого-либо промедления в целях осуществления капитуляции любых вражеских сил, противостоящих американским войскам на поле боя».

На этом фоне 23 марта Громыко официально передал в Госдепартамент состав советской делегации на конференцию в Сан-Франциско. Ее должен был возглавить Громыко. Это означало, что представительство СССР будет самым низким из всех с стран-участниц. А ведь ранее Политбюро утвердило совсем другой список, который возглавляли не только Молотов, но и